Оставшиеся поляки заперлись в Кремле и вскоре по взятии нашими войсками Китай-города, окруженные со всех сторон, должны бы были сдаться, если б несогласия между главными начальниками и явная нелюбовь одного войска к другому не мешали осаждающим действовать общими силами. Уже близко двух месяцев продолжалась осада Кремля; наконец поляки, изнуренные голодом и доведенные, по
словам летописцев, до ужасной необходимости пожирать друг друга — решились сдаться военнопленными.
Вот что, по
словам летописца, писал к русскому великому князю Менгли-Гирей, посылая этот дар: «Тебе ведомо, что в эндустанской земле кердеченом зовут однорог зверь, а рог его о том деле надобен: у кого на руке, как едячи, то лизати, и в той ястве, что лихое зелие будет, и человеку лиха не будет».
Начальники осажденного войска князь Долгорукий и Голохвастов, готовясь, по
словам летописца, на трапезе кровопролитной испить чашу смертную за отечество, целовали крест над гробом святого Сергия: сидеть в осаде без измены — и сдержали свое слово.
Неточные совпадения
"Было чего испугаться глуповцам, — говорит по этому случаю
летописец, — стоит перед ними человек роста невеликого, из себя не дородный,
слов не говорит, а только криком кричит".
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет
летописец. Или, говоря другими
словами, Фердыщенко понял, что ежели человек начинает издалека заводить речь о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.
Предместник его, капитан Негодяев, хотя и не обладал так называемым"сущим"злонравием, но считал себя человеком убеждения (
летописец везде вместо
слова"убеждения"ставит
слово"норов") и в этом качестве постоянно испытывал, достаточно ли глуповцы тверды в бедствиях.
[Очевидно,
летописец подражает здесь «
Слову о полку Игореве»: «Боян бо вещий, аще кому хотяше песнь творити, то растекашеся мыслью по древу, серым вълком по земли, шизым орлом под облакы».
Так начинает свой рассказ
летописец и затем, сказав несколько
слов в похвалу своей скромности, продолжает...
Так, например, при Негодяеве упоминается о некоем дворянском сыне Ивашке Фарафонтьеве, который был посажен на цепь за то, что говорил хульные
слова, а
слова те в том состояли, что"всем-де людям в еде равная потреба настоит, и кто-де ест много, пускай делится с тем, кто ест мало"."И, сидя на цепи, Ивашка умре", — прибавляет
летописец.
Недавно только ученые принялись за исследование этих вопросов, и для решения их они должны часто схватывать отдельную мысль, нечаянно брошенное
слово, основываться на каком-нибудь сходстве названий, следить дух всего сказания, делать выводы из того, что так бесстрастно и бессистемно записал
летописец, отдаленный от всех волнений мира и не поражающийся ничем в тиши своего монастырского уединения.
— Надо съездить, надо, — отозвался Смолокуров. — Кстати, там у матушки Манефы и насчет Китежского «
Летописца» мы с вами потолкуем… А здесь нельзя… Потому ревнители… А вы еще давеча у озера-то… Ай-ай-ай!.. Здесь в эту ночь насчет этого óпасно… Оборони, Господи, лишнее
слово громко сказать… Ревнители!..
Практичность матушки сделалась предметом таких горячих похвал, что я, слушая их, получил самое невыгодное понятие о собственной практичности говоривших и ошибся: я тогда еще не читал сказаний
летописца, что «суть бо кияне льстиви даже до сего дне», и принимал слышанные мною
слова за чистую монету. Я думал, что эти бедные маленькие люди лишены всякой практичности и с завистью смотрят на матушку, а это было далеко не так; но об этом после.
По весьма недостоверным сказаниям, записанным
летописцами со
слов магометанских жителей Сибири, история основания этой державы передается следующим образом.